Мои женщины ушли к Стасу Михайлову. Тяжеловато, но ничего | Интервью на Дожде
20.01.2016
Гостем программы Hard Day’s Night был певец, композитор, продюсер, Народный артист России Дмитрий Маликов. Посмотрите его откровенный разговор о дебюте дочери в поп-музыке, попытках найти общий язык с молодежью в твиттере и о том, почему он не хочет работать на других.
Козырев: Первый вопрос, наверное, задам исключительно по следам прошедшего Нового года и по следам телеэфира. С каким чувством ты, Дима, смотрел на то, что происходит на разных каналах в эту новогоднюю ночь, и почему тебя там не было?
Маликов: Почему? Я был. Куда же без меня то? Но я дозирую свое присутствие. Я был, я не смотрел, точнее, я работал, во-первых. Во-вторых, те минуты, когда я не работал, я выпивал. Дело в том, что музыкальное телевидение, на мой взгляд, новогоднее, оно стало просто фоном. То есть, абсолютно неважно, что там звучит, потому что звучит там, примерно понятно — перепевают старые песни, примерно понятен круг артистов, некоторые каналы, правда, экспериментируют. Но до этих экспериментов, как в свое время, так сказать, мы экспериментировали, просто не доходит возможность посмотреть. Раньше все артисты, которые, так сказать, участвовали в этих новогодних программах, думали так: ну вот в Новый год на нас особо никто не смотрит, что-то так фоном идет, зато смотрят повторы. Сейчас, по-моему, и повторы тоже не смотрят.
Козырев: Ну вот 13-го, на Старый Новый год, по-моему, были повторы.
Маликов: Да я не знаю, насколько их смотрел народ, они были, но они были поздно тоже. Не знаю, Боря, наверное, как музыкальный такой критик, который все смотрит, он может сказать.
Барабанов: Вообще ничего не могу сказать, потому что совершенно из другого источника черпал...
Маликов: Вдохновение?
Барабанов: Вдохновение, совершенно верно. И я хотел как раз в продолжение этого вопроса хотел сказать: ведь раньше, давно, была традиция, что в новогодних программах обязательно премьеры. И то, что люди услышали в новогоднюю ночь, то они потом в течение года и поют, и танцуют под это на дискотеках и т.д. Скажи, в какой момент, как ты считаешь, это сломалось? Ведь все дело же, наверное, не только в том, как сейчас можно обвинять в этом Леонида Парфенова, который придумал «Старые песни о главном», но, наверное, не так уж и просто.
Маликов: Не только в этом. Перед вами сидит живой пример этого счастливого случая. 1988 на 1989 год, новогодняя ночь, песня «До завтра». И я, так сказать, 1 числа созваниваюсь с Сашей Шагановым, который автор текста, и он мне говорит: «Дим, ты знаешь, по-моему, мы написали хит». Я говорю: «Да с чего ты взял?». Он говорит: «Я встречаюсь с девушкой в метро, точнее, вижу такую картину: мальчик с девушкой прощается в метро вечером 1 января и он ей поет «До завтра». То есть, мы написали хит. То есть, это абсолютно точно, песни, которые имели шлягерный потенциал, с одного эфира могли быть запущены. Это все закончилось тогда, когда появилось просто много информации. Вот и все. То есть, информации такое количество, что сейчас уже и на радио тоже невозможно песню фактически поднять, потому что ситуация меняется в худшую сторону с каждым годом.
Барабанов: Но ты предпринимаешь эти усилия, я не знаю, как это сейчас выглядит с артистами твоего уровня, с твоим опытом, ты носишь песни на радио или как это выглядит?
Маликов: Хороший вопрос. Но дело в том, что с каждым радио свои отношения. Во-первых, сегодня настолько расформатированы все радиостанции, что сделать какой-то кроссовер-хит, как, типа, например, «Аргентина-Ямайка 5:0», песня, которая попадала и на «Русское радио», грубо говоря, и попадала на «Наше радио», и на все другие. Такое сейчас очень трудно сделать. То есть, очень все сегментировано, поэтому невероятно тяжело сделать новый хит взрослому артисту, молодому — попроще, потому что есть некая такая поп-аудитория молодежная, которая все это дело хватает. Казалось бы, что нет ничего проще, если песня хорошая — выкладывай в интернет и все это идет, тоже это все не совсем так работает, потому что в интернете работают очень специфические вещи, как то: прикол, провокация, эротика и т.д., но не весь поп-продукт может этому соответствовать.
Монгайт: Ну смотрите, вы спели песню про рубль, я слышала, как ее цитировали на «Бизнес ФМ» и «Коммерсантъ FM», куда уж более кроссовер-хит.
Маликов: Во-первых, это не песня, это больше шутка. Во-вторых, это просто на злобу дня какая-то история, то есть, это не поп-сингл, к сожалению или к счастью. Это просто, так сказать, вот так.
Барабанов: Но было ли в голове, что сейчас нужно сделать что-то, что будет цитироваться, что-то, что будет перепощиваться, что будет шариться?
Маликов: Нет, это просто на злобу дня, это же такой скоропортящийся продукт, как сейчас меня в твиттере все просят, чтобы я сделал какой-то трек с репером каким-то. Мне, например, понравился Oxxxymiron, условно говоря. Я послушал его батлы, это очень талантливо. Там, конечно, очень много нецензурной лексики, очень много, но это талантливые люди, это новое, так сказать, поколение поэтов, на самом-то деле.
Бояринов: Вы ему написали?
Маликов: А?
Бояринов: Написали Оксимирону?
Маликов: А я думаю, что я ему не нужен. Я думаю, что ему… как бы вам сказать, таким людям, альтернативщикам, им с поп-музыкантами достаточно западло иметь дело, мне так кажется.
Бояринов: Почему?
Маликов: Не знаю. Я с Dino MC сделал, но Dino MC — это, так сказать, такой попсовый человек.
Бояринов: Это не то же самое, да.
Маликов: Поэтому я пока не нашел форму этого взаимодействия с такого рода артистами, но мне, в принципе, интересно было бы с ними пообщаться.
Катаев: Может, с иеромонахом Фотием?
Маликов: Это который в «Голосе» победил?
Катаев: Да-да-да.
Маликов: А, ну я не знаю, ну это вообще отдельная история. С Крещением вас, кстати.
Барабанов: Мы шутим все, а у тебя был серьезный опыт, когда, как мне показалось, я следил, в какой-то момент ты из музыканта стал превращаться в такого профессионального человека из телевизора, то есть, люди уже не столько слушали, что за новые песни, сколько видели: ну вроде как он есть на обложке журнала «7 дней» — и нормально. Ну и в этот момент ты, действительно, предпринял серьезный экскурс в эти фортепианные альбомы.
Маликов: Да.
Барабанов: И это, на мой взгляд, было достаточно правильный шаг, который, может быть, даже в чем-то предвосхитил какие-то вещи, которые в дальнейшем происходили. Есть хороший пример, когда Роберто Эйнауди, такой итальянский композитор…
Маликов: Людовик.
Барабанов: Людовик Эйнауди, прошу прощения, который без рекламы собрал Кремль и который выпустил альбом, он находился в нише классики, и при этом в цифровых форматах потреблялся лучше, чем физических. То есть, его стриминг и его скачивания были выше, чем продажа физических носителей. То есть, ты, в принципе, взялся за что-то подобное.
Маликов: Я в эту сторону пошел, да.
Барабанов: Но можно ли назвать это экспериментом и был ли этот опыт удачный?
Маликов: Это не эксперимент, это часть моей жизни, это то, к чему я пришел, начиная с 35-летнего возраста, потому что мне в рамках поп-музыки стало скучно. Во-первых, я повторяю сам себя, как и любой поп-исполнитель, я 27 лет на сцене на сегодняшний момент. Во-вторых, это мое нутро, и я считаю, что в инструментальной музыке я могу гораздо лучше выразить свою творческую сущность на сегодняшний день, нежели в песнях. Что касается Людовика Эйнауди, у него конкретный пример, мне не совсем удалось пока достичь его результата, но я надеюсь, что достигну. Его очень многие запомнили по музыке к очень популярному фильму в России «1+1». И плюс у него есть много, так сказать, всякой кинокарьеры. У меня есть только один опыт в кино — это телевизионный большой фильм «И все-таки я люблю...». Он удачный, он несколько раз шел по Первому каналу, но все-таки это сериал. Музыка из художественных фильмов российских сегодня не очень, так сказать, активно приходит к слушателям, за редким исключением. Опять же, это может быть реп, это что-то молодежное, какое-то такое направление. Но я не оставляю надежды. У меня 6 ноября, например, был концерт в Доме музыки чисто фортепианный, вообще чисто фортепианный, первое отделение я вообще играл соло. Зал был полон, пришла публика, которая пришла послушать Маликова композитора и пианиста, что для меня очень отрадно, важно и цельно. Мы с Мишей говорили до начала передачи, действительно, я и с Робертом Уэллсом много исполняю, у нас, так сказать, совместные проекты. Это такой рок-н-ролльный композитор и пианист, не совсем он, так сказать, такого направления, какое я люблю. С Майклом Найманом у меня был небольшой опыт. То есть, какие-то коллаборейшены, они, на самом деле, приводят в эту нишу, эту нишу такого инструменталиста. Но я не хочу играть кавера. То есть, я тоже и с Клайдерманом вместе, у меня были совместные концерты, он полностью весь практически на каверах, на облегченной классике. Я вынужден это делать в небольших очень количествах. Я сейчас, кстати, к 75-летию со дня рождения Чайковского сделал, так сказать, попурри из моих любимых тем его музыки. У Роберта Уэллса я с его разрешения позаимствовал прекрасную обработку Брамса, "Венгерского танца". Но это все-таки 10-15%, в основном, я стараюсь двигать свою музыку, и это особенно сложно.
Монгайт: Скажите, пожалуйста, на этом можно жить — на исполнении классики?
Маликов: Нет.
Монгайт: Вас приглашают, например, на частные концерты, на корпоративные концерты именно с классической программой? Или вы все равно поете хиты?
Маликов: Хороший вопрос. Редко приглашают, примерно 1 к 10. То есть, 9 раз меня приглашают как поп певца и один раз приглашают: «Дмитрий, нам особо не нужны ваши песни, у нас специальный формат, у нас там такое-сякое, коктейль, там не танцуют, можете, у нас рояль есть там, поиграть?». Такое бывает. То есть, но соотношение такое примерно, к сожалению.
Монгайт: Хорошо. А как сегодня выглядит жизнь поп-исполнителя и классического музыканта Маликова, если ее оценивать и о ней говорить как о бизнесе? Как вы живете?
Маликов: Хорошо.
Монгайт: Как вам удается хорошо жить в тот момент, когда, в принципе, все плохо глобально? Вы сами в тяжеловатом, мы помним ваш этот хештег.
Маликов: Да-да-да. На самом деле, этот хештег, мне интересно ваше мнение, он требует особого анализа, потому что он был написан случайно, но это отдельно. Что касается моей жизни. Дело в том, что я не скрываю того, что, действительно, я достаточно рано и достаточно хорошо попал в нишу корпоративных артистов. Меня часто приглашали, потому что мои песни достаточно танцевальные, развлекательные, нравятся людям, поэтому я много в этой нише работал. Да, понятно, что в разные периоды моей жизни, моего творчества, так сказать, менялось количество и качество, и цена этих корпоративов, особенно в последнее время — это мы все знаем. Но в этом случае я говорю одну из своих любимых фраз, когда меня спрашивают: «Как дела?», я не говорю: «Тяжеловато», я говорю: «Богатеем малыми расходами», поэтому если расходы небольшие, то вполне можно жить. У меня просто большой коллектив, который нужно, конечно же, содержать, и это проблема.
Монгайт: А вам не удалось инвестировать в какой-то бизнес за то время, когда вы зарабатывали больше? Я, опять же, говорю о текущей ситуации.
Маликов: Нет, хороший вопрос. К сожалению, очень редко, когда бывает человек музыкантом и хорошим бизнесменом. У меня было несколько попыток, но они все оказались не очень удачными. Но, тем не менее, мне хватает доходов на то, чтобы нормально существовать, плюс я все-таки продолжаю работать обычные кассовые концерты. У меня 6 числа был концерт в Дубае, очень успешно прошел, потому что многие пришли, у меня гастроли по Прибалтике в феврале и т.д. То есть, я как бы так, у меня всего по чуть-чуть, и я как-то так, уже есть наработки какие-то такие. То есть, я себя чувствую вполне нормально.
Монгайт: А затягивать пояс планируете каким-то образом в контексте курса рубля и вообще?
Маликов: Нет, ну безусловно. Во-первых, упали все гонорары, примерно где-то на 50-60%, я так думаю, все упало. Я планировал, если честно, мы живем в доме уже 16-17 лет, и он уже, так сказать, себя морально изжил, и не только морально, но и физически начинает изживать. Я планировал построить новый дом. Сейчас я задумываюсь об этом, потому что просто я рассчитываю свои возможности, мне умные друзья-бизнесмены говорят: «Ты посчитай, сколько тебе осталось примерно зарабатывать денег вообще в жизни». Примерно на Западе есть такие расчеты, у нас их как бы нету, но...
Монгайт: А вы как прикинули?
Маликов: При нашей профессии я не могу это даже прикинуть, потому что ничего непонятно. Но, тем не менее, понятно, что лучшие годы позади, поэтому сейчас я, например, не начал строить ничего, то есть, я занял выжидательную позицию, подлатал стены, крышу. Так что, примерно так. Но, тем не менее, я не теряю оптимизма, я, во-первых, очень бы хотел, возвращаясь к бориному вопросу, все-таки написать какую-то инструментальную тему, которая станет известной не только в России, не используя свой поп-багаж. Кстати, поп-багаж мне немножко мешает в этом жанре встать в нишу в России, а на Западе мне тоже мешает, потому что надо все начинать с чистого листа, надо уезжать, надо предпринимать огромные усилия. Но сегодня интернет позволяет, например, у меня вышел альбом «Кафе «Сафари», ровно год. Назад такой немножко мелодичный лаунж, как я его называю. Там есть одна композиция, «Эфемера» она называется, греческая сиртаки там играет и т.д. И она вдруг в SoundCloud качается иностранцами в очень большом количестве, то есть, порядка 300 тысяч у них прослушек, причем не русских, что очень интересно. Как она? Может, SoundCloud ее рекомендует или как, она инструментальная целиком. Она идет как-то, но это никак не монтизируется, но что-то само собой происходит, как с этим тяжеловато.
Козырев: А по поводу возможности отъезда — это всерьез, если вдруг какая-то...?
Маликов: Нет, я не говорю про возможность отъезда, я говорю о том, чтобы хит был.
Козырев: Чтобы хит был? Ну да, можно заработать тогда деньги, и можно было там со стартовой площадки что-то начать.
Маликов: Нет, там работать — с удовольствием, но жить я не хочу. Нет, я корнями здесь.
Козырев: Я хочу вернуться еще к взаимоотношениям с радио и телевидением сегодня. Очевидно же, что ситуация в отношении востребованности артиста может быть развернута одной удачной песней, один хитом. У тебя за 27 лет творчества личные взаимоотношения практически со всеми людьми, которые руководят и телевидением, и радио. То есть, это, в общем, вопрос одного звонка, типа, там: «Сережа (или Дима), у меня тут есть песня новая, послушай, пожалуйста. Если подходит — поставь в эфир». Почему этого не происходит? Почему нет той песни, которая могла бы серьезно изменить ситуацию? Они не берут трубки больше, когда ты им звонишь, или ты просто не предпринимаешь попыток что-то разъяснить?
Маликов: Нет, почему? Во-первых, кому-то можно позвонить, кому-то нельзя. Я тебе расскажу, что иногда даже по этому звонку и даже при удачном стечении обстоятельств, если нравится Сереже песня, и он ее ставит в эфир, это не означает, что она становится хитом, вот в чем все дело. То есть, видимо, я не кладу на стол ту песню, которая может сегодня перевернуть. И здесь дело не только в том, что берут меня или не берут, а дело в том, что песня — это определенная эмоция, эмоция, которая принадлежит определенному времени. И очень трудно взрослому артисту положить на стол песню, которая будет соответствовать сегодняшнему времени. И я это понимаю, я с этим борюсь, я на этом не зацикливаюсь, я продолжаю работать над поп-песнями, но я параллельно занимаюсь другими жанрами.
Козырев: Возвращаясь к твоему недавнему твиту о Дэвиде Боуи, ты написал, что такая яркая личность, которую невозможно встретить в отечественной музыке, основная же невероятная способность Дэвида Боуи была к перевоплощению.
Маликов: К перевоплощению, совершенно верно.
Козырев: Он десятилетиями менял свои образы, жонглировал жанрами. Чего тебе, артисту, не хватает в том, чтобы вести себя также?
Маликов: Да, мне, артисту, не хватает, у меня есть некий такой консерватизм, такой даже внешний, который, действительно, может быть, я от этого в определенном смысле… условно говоря, надо было давно подстричься, к примеру, или отрастить бороду, или что-то.
Бояринов: А почему же вы не стрижетесь?
Маликов: Хочу быть на вас похожим. Ну тоже примерно так, так я стригся. На самом деле, да можно подстричься, просто мне кажется, что мне так просто не идет, но с другой стороны, в принципе, я уже готов к каким-то изменениям. Но у нас такая эстрада достаточно консервативная, ну и я консервативный, может, от родителей это, может, потому что консерваторию закончил, не знаю. В принципе, надо меняться, конечно. В поп-жанре надо меняться, и Дэвид Боуи, безусловно, здесь пример. Здесь я признаю некую свою… Хотя хардкор фэн, я там выложил в инстаграме какую-то фотографию чувачка с бородой, там смешно. Я говорю: «Давайте, может, мне так как-то». Как они начали: «Не надо, ни в коем случае, Димочка, да у меня инфаркт, да я и т.д.» Но это хардкор фэны, которых, на самом деле, остается все меньше и меньше.
Козырев: Хардкор из твоих уст, слушать — это, конечно…
Маликов: Хардкор фэн — ну есть такое выражение.
Козырев: Да, упертые, да, самые преданные.
Маликов: Самые преданные, да.
Монгайт: А вы не могли бы, кстати, обрисовать? Ваш хардкор фэн — это кто?
Козырев: Мужчины, женщины?
Маликов: Девушки, конечно же, девушки бальзаковского возраста, я думаю, или постбальзаковского, или добальзаковского. Сейчас ко мне в гримерной вашей пришли три девчонки и все три сказали одну и ту же фразу. Они сказали: «Давайте сэлфи сделаем, моя мама обзавидуется».
Катаев: А, кстати, можно я уточню про инстаграм, про твиттер?
Маликов: Да.
Катаев: Можно назвать увлечение этими социальными сетями, этим вашим преобразованием, собственно говоря, вашей ставкой, новым видом даже ведения бизнеса, то есть, с помощью тех же самых социальных сетей, уходом в интернет? Вы как-то задумываетесь над этим?
Маликов: Ну, опять же, монтизировать это сложно. Мне это интересно. По поводу твиттера, на этом можно остановиться поподробнее. Я хотел вообще оттуда уходить, потому что эти хардкор фэны, они меня немножко достали, если честно, в хорошем смысле этого слова, потому что они одно и то же спрашивают, а это скучно, так сказать, какие-то у них свои между собой там… ну, в общем, неинтересно.
Монгайт: Вы понимаете, как вы сейчас рискуете так про хардкор фэнов говорить?
Маликов: А я их люблю.
Монгайт: Люблю, но видеть не могу только.
Маликов: Нет, могу, мне с ними теперь скучно стало. И некоторых из них я собрал в октябре месяце или даже в сентябре, и сказал… это девочки, в основном.
Катаев: Онлайн, в смысле?
Маликов: Нет, физически, собрал 30 человек и говорю: «Как дела у вас?». Я эту фразу даже не сказал. Я говорю: «Времена непростые, может, помочь чем-то реально? Деньги кому-то нужны?». Небольшие — у меня нет большие возможностей, но кому-то там дать деньги, извините, может, это звучит как-то неправильно. Ну у кого-то ребенок болеет, кого-то с работы уволили, там что-то. Они все скромные, как бы ничего. Я пришел после этого через несколько дней и написал этот твит: «Как у вас дела вообще? Тяжеловато или ничего?». Вообще ничего не имел в виду, я просто поинтересовался у людей, как у них дела, понимаете? Ну немножко посочувствовал им, что ли, потому что многим непросто. И забыл об этом. Потом это вдруг вернулось в таком непонятном виде, и сейчас, например, Катя, моя помощница, показывает статьи: «Как у вас дела? Тяжеловато или ничего? Как справиться с постновогодними синдромами?» и т.д., реальные статьи в интернете, которые вообще не имеют отношения ни ко мне, ни к тому твиту, ни к чему. То есть это хит, я написал хит, понимаешь?
Козырев: И вы решили остаться?
Маликов: Да, причем эти люди, которые это подхватили, они не интересуются особо моим творчеством. Им интересно, чтобы я перевернул игру, они все время пишут: «Дмитрий, когда вы перевернете игру? Когда вы зарэпуете?». Меня публикуют в этих кепках, понимаете? Мне это дико смешно, забавно, прикольно. То есть, я на это смотрю, я это просто анализирую, мне интересно понять, так сказать, сущность этого всего происходящего — и все. То есть, в этом нет ничего коммерческого. Я абсолютно готов к тому, что они через полмесяца вообще об этом забудут, уйдут и т.д. То есть, мне по барабану. И то, что мне по барабану, не по Барабанову, а по барабану — это как раз их и привлекает, что появился человек, поп-музыкант, взрослый, там бабушки выросли, дети, мамы, который с ними стал разговаривать. И причем в этом нет никакого умысла, я не говорю: «Послушайте, у меня новая песенка вышла, вот клип мой» — этого нет. А все остальные артисты, в основном, так и действуют. Что такие твиттер артиста, в основном, российского поп-артиста? Это, в основном, информационная площадка.
Монгайт: А вы на кого подписаны? Ну из российских артистов в твиттере?
Маликов: Из российских артистов? Ну у меня там 23… я даже не помню, на кого я подписан, ни на кого я не подписан. Я не подписан. Я подписан на Собчак, на Соловьева подписан.
Монгайт: А в инстаграме за Стасом Михайловым следите?
Маликов: Интересный вопрос. Дело в том, что моя сестра — ближайшая подруга его жены.
Монгайт: Простите меня. Козырев: Поэтому не следить за Стасом Михайловым не получается, да.
Монгайт: Наоборот, он объемный, со всех сторон информация поступает.
Маликов: Да, совершенно верно, поэтому я лично знаком со Стасом хорошо. Мы иногда бываем в одних компаниях. Я к нему питаю человеческую симпатию.
Барабанов: Интересный вопрос. Мы как раз перед началом обсуждали, мне всегда казалось, что, в принципе, для поп-музыки 90-х, конца 80-90-х, и в том числе для твоей музыки характерен такой, в общем-то, штучный такой подход. Люди делали даже произведения явно поп-жанра, подходили к их созданию с полноценных музыкальных позиций: искали звуки, слушали какие-то пластинки.
Маликов: Запаривались.
Барабанов: Запаривались, совершенно верно, проще будет сказать. Но Стас Михайлов — главный, наверное, упрек, как говорят, безвкусица, наверное, именно упрек в том, что он не запаривается, он делает наоборот все, он делает так, чтобы любой мог сказать: «Я так смогу. В этом нет ничего сложного — в этих текстах, в этой музыке нет ничего сложного. Она такая, какую и я бы написал». Ты, как музыкант, как композитор, к его музыке и к такому подходу как относишься?
Маликов: Хороший вопрос и сложный вопрос, на самом деле, одновременно.
Монгайт: После всего, что сказал Дмитрий, вы думаете, он что ответит?
Барабанов: Я его знаю, он может что-то и ответить.
Маликов: Нет, я отвечу искренне. Нет, дело в том, что я видел, как он сочиняет, я видел, как он исполняет песни, он это реально любит, понимаете? Когда человек реально любит то, что он делает — это находит отклик. И то, что он реально любит, то, что он делает, нашло отклик у не очень взыскательный к аудитории взрослой, я же это вижу на своих женщинах. Они ушли от меня к нему, понимаете?
Монгайт: Вот это драма.
Маликов: Это же драма.
Барабанов: Вы спрашивали цитируемость, пожалуйста: «Мои женщины ушли от меня к Стасу Михайлову» — заголовок.
Маликов: Большое количество — к Стасу Михайлову, да.
Монгайт: Тяжеловато.
Маликов: Да, и мне тяжеловато, но ничего.
Козырев: Борь, я думаю, что общий вопрос был шире, чем Стас Михайлов, относительно невзыскательной аудитории и того, как подход к музыке нынче отличается.
Барабанов: Уход этих самых женщин к Стасу Михайлову, уход к более простым формам — это просто примета времени такая? Можешь как-то прокомментировать?
Маликов: А я думаю, что это просто качество взрослого человека, то есть, взрослые люди во всем мире куда-то туда уходят. Просто в Германии — там нет жанра шансон, точнее, он есть, он как-то иначе у них называется. В Америке это кантри, условно говоря. То есть, люди уходят от музыки к словам — раз, и взрослые люди очень любят ностальгировать. Невероятно любят эту старую всю… Смотрите, какой успех сейчас у группы «Руки вверх» — это что, не примитивная музыка?
Барабанов: Сейчас?
Монгайт: Где?
Маликов: Невероятный, они собирают Дворцы спорта. У них два «Крокуса», в отличие от всех остальных артистов.
Барабанов: И, кстати, в свое время, мне кажется, такого рода группы, в первую очередь, тебя и подвинули очень сильно.
Маликов: Меня подвинула другая группа. Меня подвинула группа «Кармен» в 1992.
Козырев: Но забег на длинную дистанцию ты выиграл.
Маликов: Да-да.
Козырев: Но я хочу как раз, коль ты упомянул «Руки вверх», Сергей Жуков поразил меня тем, что он был самым упертым верующим в благо, которое он несет народные массы, в свои собственные песни.
Маликов: Вот твой ответ.
Козырев: Он абсолютно безумно вообще верил, да. Я подозреваю, что со Стасом Михайловым...
Маликов: Ты говоришь про Стаса Михайлова, он такой же человек.
Козырев: Да, но просто беда заключается в том, что с точки зрения культуры и общества этого недостаточно. Если человек с дурным вкусом истово верит в свои песни, страна от этого только страдает, увы.
Маликов: Безусловно, но такие упреки много каким артистам можно адресовать даже в самые старые времена. А Стас он, действительно, он такой. И народ такой, он из народа, понимаешь? А где наша рок-музыка-то?
Козырев: А ты из народа или нет?
Маликов: Я тоже из народа, но я, так сказать, все-таки у меня родители музыканты и я коренной москвич, есть некая такая…
Барабанов: Изжить в себе не удалось до конца это все.
Монгайт: Эту консерваторию проклятую.
Маликов: Но я понимаю, что поп-музыка — это очень простая форма, на самом деле. Именно поэтому так легко скатиться в обслуживание вкусов людей простых.
Монгайт: А скажите, пожалуйста, на какие еще компромиссы вы готовы? Вы нам рассказывали до эфира, что, например, вы вели программу «Спокойной ночи, малыши». Это вы для чего: для себя, для души, для внуков тех самых хардкор фанатов? Почему вы это делали?
Маликов: Потому что в моей жизни наступил этап, когда я посмотрел на наше молодое поколение. И 3 года назад я придумал проект под названием «Уроки музыки» — это мастер-классы, творческие встречи с детьми, которые занимаются музыкой. Я проехал 108 городов, на минуточку так, и на моих встречах побывало 50 тысяч детей. С тысячей детей я играл на одной сцене, потому что одним из заданий, которые я им заранее посылал, это было совместное исполнение произведений. Что это такое? Это просто творческая встреча в зале большом на то, чтобы у детишек пробудить еще больший интерес к занятиям музыкой. И, соответственно, в этот же момент примерно я встретился с Митрошенковым, продюсером этой программы, когда он сказал: «У нас нет папы. Мама есть, Михалкова, а ты такой хороший, добрый, пятое-десятое, давай попробуем тебя на папу». И я попробовал. Как и у всех, у меня есть трогательное отношение к этой передаче. Во-вторых, так сказать, она у меня не занимала много усилий, потому что всего лишь один день съемок в месяц. Я сразу фотографировался для четырех передач. И, как я уже говорил, была очень хорошая атмосфера на съемках, интересные люди, актеры. Потом я память развивал свою, потому что там нет суфлера, то есть, куклы читают текст, а артист учит его, поэтому это не так просто. Есть люди с очень хорошей памятью, а у меня память в этом отношении средняя.
Козырев: Возвращаясь к проекту «Уроки музыки», это же был спонсорский проект?
Маликов: Что ты называешь спонсорским?
Козырев: То есть, финансируемый государственной компанией.
Маликов: Да, безусловно.
Козырев: «Газпром»?
Маликов: Да, «Газпромбанк».
Козырев: «Газпром банком», да?
Маликов: Да. Но это была программа, для детей это было совершенно бесплатно, и для регионов, и для всего. Просто «Газпромбанк», там есть же расходы на дорогу, на проживание, на все, потому что со мной ездили люди и т.д. Эти расходы покрывались, за что я очень благодарен.
Козырев: А как складываются твои взаимоотношения с государством и с властью? Я отметил для себя, что, собственно, с одной стороны, никаких особо критических замечаний в том, как у нас сейчас устроено все в стране, ты не допускаешь. С другой стороны, тебя нельзя увидеть на сцене, как Стаса Пьеху, который поет с начальником Следственного комитета Владимиром Маркиным. Или, может быть, мы о чем-то не знаем? То есть, как ты относишься к современному устройству в этой стране?
Маликов: Ну я просто, как я сказал, я обратил внимание на молодежь, и в этом отношении я, так сказать, пришел в администрацию президента и сказал, что есть такой проект, если есть возможность, так сказать…
Монгайт: Вас администрация в «Газпромбанк» спустила?
Маликов: Нет, ну просто «Газпромбанк» — это отдельно. Администрация — потому что, дело в том, что там взаимодействие с залами и детьми, детей нужно привести и т.д. То есть, есть определенное там, мы с отделами культуры взаимодействовали в каждом городе, без этого невозможно это организовать просто. Ну я не знаю, я живу в этой стране, я переживаю, так сказать, вижу все и чему-то радуюсь. За эти 3 года, которые я проехал по стране, я видел много хорошего очень. Вижу и недостатки. Но я просто достаточно далекий человек от политики, от того, чтобы обсуждать и осуждать.
Козырев: Значит ли это, что за последние годы, я возьму большой срок, за 15 лет последние, ничего из того, что делала наша власть, не вызвало в тебе желания каким-то образом высказаться или дать какую-то оценку?
Монгайт: Или не стоит, может?
Козырев: Или, может быть, да, не стоит делать?
Маликов: Нет, я просто считаю, что это не мое, не мое дело. И, безусловно, есть много чего того, что мне тоже не нравится. Но просто я как бы не считаю... Во-первых, нужно быть компетентным во всем, вы сами знаете, что такое средства массовой информации, что они все тоже разные, поэтому, в общем, как бы стараюсь не комментировать это.
Катаев: А если посмотреть с точки зрения тех же самых молодых людей, как вы считаете, вы поездили по стране, у молодых людей, у молодежи какие перспективы в нашей стране?
Маликов: Вот это вопрос, это вопрос.
Катаев: Есть ли они вообще?
Маликов: Я считаю, что перспективы, конечно, есть, но с этим тоже сложности есть в нашей стране. Потому что нужно понять, где учиться, нужно понять, куда... Я говорю, например, о музыкантах, потому что я же работал с музыкантами, с классическими музыкантами. Потому что классические музыканты — вроде бы как школы хорошие, лицеи, все это действует нормально, но интереса к классической музыке в большом плане нету. Поэтому немножко, честно говоря, я лукавил, но я говорил больше о том, что начальное музыкальное образование, я считаю, должен получить каждый ребенок, потому что он меняет просто внутренний мир, скорее, это. Но вопросы социальной лестницы этой волнуют очень наше руководство, я это точно знаю, потому что я сам на эту тему разговаривал. Это проблема. И отток мозгов волнует.
Козырев: Да?
Маликов: Да.
Катаев: Ну что-то делают они, может быть?
Козырев: Ну с кем? Хотя бы не фамилию, а должность?
Монгайт: Нет, можно фамилию.
Маликов: Конкретно я на эту тему разговаривал с Александром Дмитриевичем Бегловым, Полпред президента в Центральном федеральном округе. Я говорил, и он даже просил меня, чтобы я как-то объединил, например, профессиональных композиторов, которые пишут классическую музыку, не эстрадную, а классическую, потому что есть на эту тему, так сказать, озабоченность, потому что уезжают лучшие мозги.
Катаев: Но они сидят, думают или что-то предлагают, вообще как?
Маликов: Нет, они делают что-то просто. Я сейчас не могу назвать конкретно дела, это надо с ними разговаривать, но они делают, они этим озадачены, так сказать, в самых высоких кабинетах.
Козырев: Дима, скажи мне, пожалуйста, в тот момент, когда, например, приняли закон о запрете усыновления детей-сирот, вот этот чудовищный закон, который называется «закон людоедов», по которому в ответ на санкции из-за того, что высших чиновников страны перестали пускать на Запад, наше руководство решило: «А давайте мы не отдадим никому наших сирот». То есть, тех больных детей, которых у нас, к сожалению, мало усыновляют, а усыновляли, в основном, иностранцы. В такие какие-то, я беру это просто в качестве частного примера, вопиющие моменты, которые показывают степень безнравственности тех людей, которые стоят во власти, неужели даже в эти моменты это не вызывает в тебе какое-то желание как-то отразить это? Написать твит какой-нибудь или каким-то образом высказаться? Это же совершенно чудовищные людоедские вещи, которые мы наблюдаем. И, опять-таки, существует закономерность: пока тебя это не коснется, ты к этому как бы не имеешь отношения.
Маликов: Ну да, я, честно говоря, немножко... Ты имеешь в виду «закон Димы Яковлева», который называется, да?
Козырев: Да.
Маликов: Он давно достаточно был принят. Когда он был принят?
Козырев: В общей сложности 4 года назад.
Маликов: Я не думаю, что это в ответ на санкции. Санкций еще не было.
Козырев: Это было ровно в тот момент, когда введен был список Магнитского. Но это я беру частный пример. Я просто говорю тебе, это одна из тех вещей, которая меня не может оставлять равнодушным, несмотря на то, что я к политике тоже имею очень косвенное отношение, и я по этому поводу не могу какую-то свою оценку…
Маликов: Да, я понял. Поскольку я мало что могу глобально изменить, я предпочитаю конкретные вещи делать. Благотворительный фонд, помощь конкретно. У меня 10 декабря был такой благотворительный вечер, где два фонда объединились, и мы проводили такой гала-ужин, сейчас это модно, популярно, хотя это вообще никак не афишировал. Удалось пригласить важных людей, удалось сделать хороший вечер, и бы такой аукцион, который был направлен на помощь конкретным четырем детям, которых мы отобрали и т.д. И мы собрали большие реально деньги, мы собрали 40 млн. рублей. И мы поможем гораздо большему количеству детей, и я очень сейчас переживаю за то, чтобы помощь дошла до правильных детей, потому что есть квоты, есть всякие сложности, есть мошенники, вы сами понимаете, что...
Козырев: Это дети с каким-то заболеваниями?
Маликов: Дети с определенными заболеваниями, хотя мой фонд концентрируется на детях с ослабленным слухом и зрением, а там были дети, которые… онкология костей, они там меняют им тазобедренные суставы и т.д. Поэтому сейчас я озадачен тем, чтобы эти деньги как можно правильнее потратить, понимаете? Поэтому я за такие конкретные вещи. Поэтому надо делать тоже что-то для своей страны.
Козырев: То есть, это такая теория малых дел?
Маликов: Да.
Монгайт: А я хотела вас спросить, если уж мы заговорили о детях, правда, совершенно в другом ракурсе, про вашу дочь, про ее публичную карьеру. Она, многие знают, звезда инстаграма.
Маликов: Да.
Монгайт: И недавно она появилась на сцене, наверное, даже передам слово нашим музыкальным специалистам. Миша, расскажи, пожалуйста, мы видели дуэт Стефании с молодым музыкантом Юркиссом.
Козырев: Да, который называется «Не торопитесь нас женить».
Маликов: Да.
Козырев: Хочется понять, во-первых...
Монгайт: Почему с Юркиссом?
Козырев: Почему с Юркиссом?
Маликов: Потому что они учатся вместе и дружат. И так получилось, такая идея получилась, тоже на злобу дня, на злобу времени, я не очень, правда, понял то, что им дали «Золотой граммофон», но это как бы была, как я понял уже потом, это была... То есть, вся программа, мне тоже дали в этот день «Золотой граммофон». Всем дали, кто участвовал, в этом концерте.
Монгайт: Объясните, кто такой Юркисс, мне кажется, не все знают.
Козырев: Юркисс — это сын Владимира Владимировича Киселева, который отметился в прошлом году фактически рейдерским захватом «Русской медиагруппы». Я думаю, что тебе эта история известна тоже.
Маликов: Известна, конечно.
Козырев: Этот шаг, который расколол поп артистов на два лагеря: одни артисты сказали: «Мы категорически не будем никак сотрудничать с «Русским радио», даже кто-то пытался какую-то собственную радиостанцию сделать, другие артисты сказали: «Ничего, нормально». Самое омерзительное, на мой взгляд, что это все делалось под, опять-таки, лозунгами патриотизма и увеличения большего количества патриотических песен. Но абсолютно очевидно, что Владимиром Киселевым ресурс был использован один главный — это его знакомство с главой государства. Под это дело, в общем, произведен был переворот, и станция была отобрана у нашего с тобой хорошего знакомого, Сергея Кожевникова, с попыткой туда привлечь еще Сергея Архипова — двух людей, которые организовали это «Русское радио». В общем, как ты отнесся к этому, на чьей стороне оказались твои симпатии?
Маликов: Мои симпатии в нейтралитете полном, потому что я не считаю это рейдерским захватом, я просто, насколько я понимаю, это покупка у главных акционеров.
Катаев: Но она не состоялась.
Козырев: Которая не состоялась.
Маликов: Этого я не знаю, этого я не знаю. Но я считаю, что это все-таки внутреннее дело акционеров, поэтому я, поскольку не являюсь акционером «Русского радио», к этому не имею никакого отношения. У меня нейтральные отношения и с Сергеем Кожевниковым, и с Владимиром Киселевым. Они достаточно такие нормальные, симпатичные, приятельские и т.д. Поэтому я не могу ничего, пускай сами разбираются. Почему я должен влезать в эти дела?
Козырев: Хорошо, а с музыкальной точки зрения, как ты оцениваешь песню «Не торопитесь нас женить»?
Маликов: Ну я считаю, что она сделана достаточно старомодно, но она имеет место быть. Я предлагал какие-то свои в этом отношении, ну, как сказать, услуги, но просто как-то не сложилось.
Козырев: Это дебютное появление твоей дочки на большой сцене и на большом экране.
Маликов: Нет-нет, не дебют.
Козырев: С собственной песней, да и еще в «Золотом граммофоне», да еще и получив за это статуэтку. Это же очевидно тебе, насколько важно правильный первый хит запустить.
Маликов: Это важно. Но дело в том, что я не сильно, так сказать, рассчитываю, ставлю на ее песенную карьеру.
Монгайт: Почему?
Маликов: Почему? Потому что я считаю, это не совсем актуально сегодня — заниматься поп-музыкой.
Монгайт: Дочка скажет: «Папа, кто мне будет говорить, а?».
Маликов: И потом от нее многое зависит. Ей интересно попробовать, а дальше она должна решить. Насколько я понимаю, сейчас у нее, так сказать, какие-то другие свои, она думает куда поступать и т.д.
Катаев: Но вы что ей советуете?
Маликов: Что я советую? Следовать своему сердцу я ей советую. И совсем не очевидно, что она будет артисткой вообще.
Катаев: Может, уедет?
Маликов: Уедет?
Катаев: Да.
Маликов: Нет, она не хочет уезжать, нет. Нет, ни она не хочет, ни мама, ни я. Она будет учиться в России, в Москве, я так думаю.
Бояринов: В продолжение истории про захват «РМГ». Киселев, насколько я помню, Борис меня поправит, некоторым образом угрожал тем артистам, которые были в противоположном лагере отлучением от государственных концертов.
Барабанов: Было вообще очень много слов сказано, которые в итоге непонятно во что вылились, но были такие.
Бояринов: Мне интересно, Дмитрий, для вас эта угроза как угроза сработала бы, если бы Киселев вам сказал, что если вы меня не поддержите, не займете нейтралитет, то вы не будете выступать на государственных праздниках: на Днях города? Вам, кстати, доводится выступать?
Маликов: Ну я не особо часто сейчас в последнее время выступаю, потом, этих праздников не так много, а, в-третьих, как правило, сейчас это все обходится уже своими локальными этими самыми. Да я ничего вообще не боюсь. Я думаю, что все как-то жизнь развальцовывает и всегда подкидывает какие-то хорошие шансы. Я могу, скажем, потерять популярность как поп-артист, но, тем не менее, у меня может выстрелить какой-то инструментальный хит или что-то в бизнесе прорваться и т.д. Или дочка станет звездой инстаграма мирового, как Ким Кардашьян, которая предлагают по миллиону долларов за рекламу, условно говоря. Кто такая Ким Кардашьян вообще? Кто она, вы можете сказать?
Катаев: Никто. Звезда инстаграма. А вы вместе с дочкой можете стать звездами инстаграма.
Маликов: Да?
Катаев: Ну а что? Да.
Барабанов: О том, о чем я говорил чуть раньше, что вместо музыкантов появляется человек из телевизора, уже никто не понимает, что он там пишет. Потом человек из инстаграма, уже не понимают…
Маликов: Сейчас я человек из твиттера, который о чем-то пишет, который сочувствует, говорят: «Дмитрий, вообще, у вас такой твиттер, вы, блин, вообще твиттер года», пятое-десятое, почитайте, там просто дофига подобного рода комплиментов, можно сказать, на которые я тоже особо не реагирую. Это, действительно, такой... И их не интересует моя музыка.
Барабанов: Все-таки хотелось бы о музыке пару слов. Во-первых, ну ты очень хорошо обрисовал картину и механизмы восприятия поп-музыки, и в связи с этим, наверное, у тебя есть в голове некий проект, как могла бы звучать идеальная песня, скажем, русское представительство на Евровидении. Меня, например, жутко расстроила сейчас…
Маликов: Полина Гагарина?
Барабанов: Да нет, Сергей Лазарев. Ну, блин, мне кажется, это уже настолько материал израсходованный и 100 раз использованный, что хочется уже что-то новое, свежее, не знаю, что-то, что будет удивлять.
Маликов: Ну это же надо найти, во-первых. Во-вторых, я, например, хорошо отношусь к Лазареву как к артисту, и я считаю, что, в принципе, он формат в Евровидения подходит. Другой вопрос, что я об этом думал еще года 3-4 назад, может быть, тогда нужно было.
Барабанов: Ты думал как участник или как автор? Меня даже как автор больше интересует, что, как должна в твоем представлении выглядеть песня?
Маликов: А я не очень понимаю формат этого конкурса, потому что песни, которые для него пишутся, они не имеют специфику некую, понимаешь? И, например, в этом отношении песня нашего общего друга Матецкого мне понравилась, которую пела Гагарина. Она хорошая, мощная, пауэр такая. Я думаю, что для Лазарева будет написана какая-то другая песня, может быть, более подвижная, там будет задействован балет, он танцующий парень. У него есть плюсы: он, как сказать, он профессиональный артист, а выступление на Евровидении очень волнительное и очень нервозное, и он справится, я надеюсь, с этим волнением с точки зрения как артист. А дальше уже дело вкуса.
Козырев: А я еще хочу один нюанс прояснить для себя. В связи с этими глобальными телевизионными шоу, которые основаны на исполнении песен: «Голос» в первую очередь, «Главная сцена». Почему, по-твоему, спектр главных звезд страны от этих шоу никак не меняется? То есть, кто-то если даже выстреливает, это выстреливает для определенной субкультуры, например, такая группа как там Антон Беляев и «Therr Maitz»или сейчас Варвара Визбор, но никто из людей-победителей этого шоу… Ты ведь смотришь и, наверное, ты понимаешь, что послезавтра имя этого человека никто не вспомнит. Ведь даже с «Фабрик» какие-то поп-артисты достигали успеха и какие-то песни звучали на радио. В этой волне этих телевизионных шоу пустота. Почему?
Маликов: А я тебе объясню.
Козырев: Почему не срабатывает?
Маликов: Мне кажется, что просто прослойка продакшена отсутствует. То есть, момент, когда человек побеждает на «Голосе», ему нужно не пользоваться лаврами и обожанием, а нужно срочно бежать в студию к какому-нибудь продюсеру типа Максима Фадеева или кого-то еще и искать материал. А у нас этих людей, кто может написать и создать материал, очень мало. И поэтому проходит время — и все, их забывают. Дальше идет следующий «Голос», а следующий «Голос» приходит с одной-единственной целью: понятно, что рейтинг и понятно, чтобы как можно быстрее забыли, кто был на прошлом «Голосе», понимаешь?
Монгайт: А вы хотели бы судить «Голос»?
Маликов: Дело в том, что в принципе — да, это почетно. Но я не являюсь вокалистом в таком большом масштабе этого слова.
Монгайт: Баста тоже не вокалист.
Маликов: Баста тоже не вокалист, да. В принципе я бы не отказался, но я и без этого хорошо себя чувствую. Я вообще не запариваюсь сейчас.
Монгайт: Это только нам тяжеловато.
Маликов: Мне не тяжеловато.
Барабанов: У тебя же был продюсерский опыт.
Маликов: Да, Plazma, 5 лет мы работали, нормально все. Но, опять же, сегодня этот механизм шоу-бизнеса — он очень уродливый. Даже музыкальная журналистика стала какой-то узкой, не так много людей, которые…
Козырев: Практически всех мы собрали за этим столом.
Маликов: Вы понимаете, о чем я говорю. Я вспоминаю «Акулы пера», помнишь, было 20 лет назад? Потому что музыка перестает быть самостоятельным, интересным… то есть музыка — это часть интертеймента, она заняла какое-то особое место.
Бояринов: Но в Америке так не происходит?
Маликов: Может, тоже происходит.
Бояринов: В Англии не происходит. Ну как? Нет.
Маликов: Нет такого фанатизма от артистов, либо он есть только у молодежи. Я вижу по своей дочери, она даже не закачивает просто.
Бояринов: Может быть, мы просто не умеем делать? Там производят продукт, и молодые люди пользуются тем продуктом…
Маликов: У нас тоже есть молодежные артисты, которые популярны. Об этом есть законы поп-музыки, эмоция, которая в 15-16 лет тебе дается, потом «до свиданья, следующий». И только у совсем маленького количества артистов есть качество, которое Мик Джаггер называл «качество, когда ты умеешь долго быть» — за счет карьерного менеджмента, за счет не только песен. Потому что невозможно каждый год выдавать хит, ни у кого это не получается. Получается это 3-5-7 лет. Понятно, что есть такие исключения, как Мадонна, и то, я не знаю, есть у нее хит сейчас.
Барабанов: Большого хита нет.
Катаев: А есть ли вообще сейчас большие хиты? Время, может, ушло?
Барабанов: Есть.
Маликов: Adele «Hello» — пожалуйста, большой хит сейчас.
Барабанов: Кстати, интересный пример. Макс Мартин, швед, которого в лицо мало кто знает и который пишет всем — Рианне, Бритни Спирс, Backstreet Boys. Вот как ты считаешь, может ли вообще в России появиться прослойка таких композиторов, такая фабрика продюсеров, которые бы поставляли эту основу? Сейчас, если посмотреть выходные данные хитовых альбомов, там у каждой песни 7 авторов, 10 авторов. То есть это совершенно другой механизм, это не индивидуального творчество, не высказывание одного-двух людей, это какая-то бригада, причем все живут в разных концах земного шара.
Маликов: Мне, например, очень нравится кинокомпозитор Ханс Циммер. Насколько я слышал, у него целый конгломерат людей уже работает. Я немножко пессимистично смотрю на этот момент, потому что если возможно, чтобы они появились — они бы появлялись. Среди молодежи наверняка есть талантливые люди, просто надо, чтобы условия сложились так, чтобы они могли работать. Развернутая цепочка — контракты, артисты, записи. Раньше компакт-диски были, концерты. Сейчас с концертами тоже непонятно. В общем, все немножко зыбко.
Бояринов: Дмитрий, а вы бы могли стать продюсером, мне кажется. Например, одна из ваших лучших песен написана для Натальи Ветлицкой, песня «Душа».
Маликов: Это вы так считаете, что это одна из лучших песен.
Бояринов: Это народ так считает, вы знаете. Знаете, под какую песню сейчас танцуют на дискотеках?
Маликов: Под какую?
Бояринов: Под вашу «Ты моя никогда не будешь». А под Ветлицкую пляшут с удвоенной частотой. Почему вы ограничились Plazma?
Маликов: Потому что я сам — артист, я эгоист, я люблю выходить на сцену. А для того, чтобы заниматься продюсированием, надо жертвовать, надо отдавать.
Козырев: В связи с твоей последней фразой, последняя цитата Бродского: «Я не солист, но я чужд ансамблю».
Маликов: Один из последних твитов.
Козырев: Что в ней тебя так привлекает и почему ты выбрал именно ее?
Маликов: Потому что во мне нет суперлидерских качеств, такой дикий альфа-самец, который хочет всех урыть, быть №1, я все-таки человек достаточно компромиссный, я не лезу вперед. Но с другой стороны, я все-таки солист. Но солист в том, что моя жизнь сложилась так, что я стал солистом, хотя по своему характеру, может быть, я и не такой прям уж…
Монгайт: А старомодным вы стать не боитесь?
Маликов: Я уже стал.
Козырев: Спасибо тебе за то, что пришел и так откровенно отвечал на наши вопросы.
P.S. Маликов: Я закончил словами, что я уже стал старомодным. На самом деле, в поп-музыке это происходит очень быстро. А что касается классической музыки, инструментальной музыки, этого может никогда не случиться, и люди в любом возрасте могут быть интересны. Вот пример Людовика Эйнауди — ему далеко за 60. Поэтому мне очень бы хотелось продолжать быть актуальным художником, необязательно это будет поп-музыка, ну а в поп-музыке я уже сделал, как мне кажется, достаточно для того, чтобы меня наше современное поколение уважало и любило, и танцевало под песни «Ты моя никогда не будешь» и еще добрый десяток. Поэтому я тоже вам очень благодарен за искренний откровенный разговор. Я думаю, что мы много чего почерпнули друг от друга и остались хорошими добрыми приятелями. Всего хорошего, с Новым Годом!
Мои женщины ушли к Стасу Михайлову. Тяжеловато, но ничего | Интервью на Дожде
Гостем программы Hard Day’s Night был певец, композитор, продюсер, Народный артист России Дмитрий Маликов. Посмотрите его откровенный разговор о дебюте дочери в поп-музыке, попытках найти общий язык с молодежью в твиттере и о том, почему он не хочет работать на других.
Козырев: Первый вопрос, наверное, задам исключительно по следам прошедшего Нового года и по следам телеэфира. С каким чувством ты, Дима, смотрел на то, что происходит на разных каналах в эту новогоднюю ночь, и почему тебя там не было?
Маликов: Почему? Я был. Куда же без меня то? Но я дозирую свое присутствие. Я был, я не смотрел, точнее, я работал, во-первых. Во-вторых, те минуты, когда я не работал, я выпивал. Дело в том, что музыкальное телевидение, на мой взгляд, новогоднее, оно стало просто фоном. То есть, абсолютно неважно, что там звучит, потому что звучит там, примерно понятно — перепевают старые песни, примерно понятен круг артистов, некоторые каналы, правда, экспериментируют. Но до этих экспериментов, как в свое время, так сказать, мы экспериментировали, просто не доходит возможность посмотреть. Раньше все артисты, которые, так сказать, участвовали в этих новогодних программах, думали так: ну вот в Новый год на нас особо никто не смотрит, что-то так фоном идет, зато смотрят повторы. Сейчас, по-моему, и повторы тоже не смотрят.
Козырев: Ну вот 13-го, на Старый Новый год, по-моему, были повторы.
Маликов: Да я не знаю, насколько их смотрел народ, они были, но они были поздно тоже. Не знаю, Боря, наверное, как музыкальный такой критик, который все смотрит, он может сказать.
Барабанов: Вообще ничего не могу сказать, потому что совершенно из другого источника черпал...
Маликов: Вдохновение?
Барабанов: Вдохновение, совершенно верно. И я хотел как раз в продолжение этого вопроса хотел сказать: ведь раньше, давно, была традиция, что в новогодних программах обязательно премьеры. И то, что люди услышали в новогоднюю ночь, то они потом в течение года и поют, и танцуют под это на дискотеках и т.д. Скажи, в какой момент, как ты считаешь, это сломалось? Ведь все дело же, наверное, не только в том, как сейчас можно обвинять в этом Леонида Парфенова, который придумал «Старые песни о главном», но, наверное, не так уж и просто.
Маликов: Не только в этом. Перед вами сидит живой пример этого счастливого случая. 1988 на 1989 год, новогодняя ночь, песня «До завтра». И я, так сказать, 1 числа созваниваюсь с Сашей Шагановым, который автор текста, и он мне говорит: «Дим, ты знаешь, по-моему, мы написали хит». Я говорю: «Да с чего ты взял?». Он говорит: «Я встречаюсь с девушкой в метро, точнее, вижу такую картину: мальчик с девушкой прощается в метро вечером 1 января и он ей поет «До завтра». То есть, мы написали хит. То есть, это абсолютно точно, песни, которые имели шлягерный потенциал, с одного эфира могли быть запущены. Это все закончилось тогда, когда появилось просто много информации. Вот и все. То есть, информации такое количество, что сейчас уже и на радио тоже невозможно песню фактически поднять, потому что ситуация меняется в худшую сторону с каждым годом.
Барабанов: Но ты предпринимаешь эти усилия, я не знаю, как это сейчас выглядит с артистами твоего уровня, с твоим опытом, ты носишь песни на радио или как это выглядит?
Маликов: Хороший вопрос. Но дело в том, что с каждым радио свои отношения. Во-первых, сегодня настолько расформатированы все радиостанции, что сделать какой-то кроссовер-хит, как, типа, например, «Аргентина-Ямайка 5:0», песня, которая попадала и на «Русское радио», грубо говоря, и попадала на «Наше радио», и на все другие. Такое сейчас очень трудно сделать. То есть, очень все сегментировано, поэтому невероятно тяжело сделать новый хит взрослому артисту, молодому — попроще, потому что есть некая такая поп-аудитория молодежная, которая все это дело хватает. Казалось бы, что нет ничего проще, если песня хорошая — выкладывай в интернет и все это идет, тоже это все не совсем так работает, потому что в интернете работают очень специфические вещи, как то: прикол, провокация, эротика и т.д., но не весь поп-продукт может этому соответствовать.
Монгайт: Ну смотрите, вы спели песню про рубль, я слышала, как ее цитировали на «Бизнес ФМ» и «Коммерсантъ FM», куда уж более кроссовер-хит.
Маликов: Во-первых, это не песня, это больше шутка. Во-вторых, это просто на злобу дня какая-то история, то есть, это не поп-сингл, к сожалению или к счастью. Это просто, так сказать, вот так.
Барабанов: Но было ли в голове, что сейчас нужно сделать что-то, что будет цитироваться, что-то, что будет перепощиваться, что будет шариться?
Маликов: Нет, это просто на злобу дня, это же такой скоропортящийся продукт, как сейчас меня в твиттере все просят, чтобы я сделал какой-то трек с репером каким-то. Мне, например, понравился Oxxxymiron, условно говоря. Я послушал его батлы, это очень талантливо. Там, конечно, очень много нецензурной лексики, очень много, но это талантливые люди, это новое, так сказать, поколение поэтов, на самом-то деле.
Бояринов: Вы ему написали?
Маликов: А?
Бояринов: Написали Оксимирону?
Маликов: А я думаю, что я ему не нужен. Я думаю, что ему… как бы вам сказать, таким людям, альтернативщикам, им с поп-музыкантами достаточно западло иметь дело, мне так кажется.
Бояринов: Почему?
Маликов: Не знаю. Я с Dino MC сделал, но Dino MC — это, так сказать, такой попсовый человек.
Бояринов: Это не то же самое, да.
Маликов: Поэтому я пока не нашел форму этого взаимодействия с такого рода артистами, но мне, в принципе, интересно было бы с ними пообщаться.
Катаев: Может, с иеромонахом Фотием?
Маликов: Это который в «Голосе» победил?
Катаев: Да-да-да.
Маликов: А, ну я не знаю, ну это вообще отдельная история. С Крещением вас, кстати.
Барабанов: Мы шутим все, а у тебя был серьезный опыт, когда, как мне показалось, я следил, в какой-то момент ты из музыканта стал превращаться в такого профессионального человека из телевизора, то есть, люди уже не столько слушали, что за новые песни, сколько видели: ну вроде как он есть на обложке журнала «7 дней» — и нормально. Ну и в этот момент ты, действительно, предпринял серьезный экскурс в эти фортепианные альбомы.
Маликов: Да.
Барабанов: И это, на мой взгляд, было достаточно правильный шаг, который, может быть, даже в чем-то предвосхитил какие-то вещи, которые в дальнейшем происходили. Есть хороший пример, когда Роберто Эйнауди, такой итальянский композитор…
Маликов: Людовик.
Барабанов: Людовик Эйнауди, прошу прощения, который без рекламы собрал Кремль и который выпустил альбом, он находился в нише классики, и при этом в цифровых форматах потреблялся лучше, чем физических. То есть, его стриминг и его скачивания были выше, чем продажа физических носителей. То есть, ты, в принципе, взялся за что-то подобное.
Маликов: Я в эту сторону пошел, да.
Барабанов: Но можно ли назвать это экспериментом и был ли этот опыт удачный?
Маликов: Это не эксперимент, это часть моей жизни, это то, к чему я пришел, начиная с 35-летнего возраста, потому что мне в рамках поп-музыки стало скучно. Во-первых, я повторяю сам себя, как и любой поп-исполнитель, я 27 лет на сцене на сегодняшний момент. Во-вторых, это мое нутро, и я считаю, что в инструментальной музыке я могу гораздо лучше выразить свою творческую сущность на сегодняшний день, нежели в песнях. Что касается Людовика Эйнауди, у него конкретный пример, мне не совсем удалось пока достичь его результата, но я надеюсь, что достигну. Его очень многие запомнили по музыке к очень популярному фильму в России «1+1». И плюс у него есть много, так сказать, всякой кинокарьеры. У меня есть только один опыт в кино — это телевизионный большой фильм «И все-таки я люблю...». Он удачный, он несколько раз шел по Первому каналу, но все-таки это сериал. Музыка из художественных фильмов российских сегодня не очень, так сказать, активно приходит к слушателям, за редким исключением. Опять же, это может быть реп, это что-то молодежное, какое-то такое направление. Но я не оставляю надежды. У меня 6 ноября, например, был концерт в Доме музыки чисто фортепианный, вообще чисто фортепианный, первое отделение я вообще играл соло. Зал был полон, пришла публика, которая пришла послушать Маликова композитора и пианиста, что для меня очень отрадно, важно и цельно. Мы с Мишей говорили до начала передачи, действительно, я и с Робертом Уэллсом много исполняю, у нас, так сказать, совместные проекты. Это такой рок-н-ролльный композитор и пианист, не совсем он, так сказать, такого направления, какое я люблю. С Майклом Найманом у меня был небольшой опыт. То есть, какие-то коллаборейшены, они, на самом деле, приводят в эту нишу, эту нишу такого инструменталиста. Но я не хочу играть кавера. То есть, я тоже и с Клайдерманом вместе, у меня были совместные концерты, он полностью весь практически на каверах, на облегченной классике. Я вынужден это делать в небольших очень количествах. Я сейчас, кстати, к 75-летию со дня рождения Чайковского сделал, так сказать, попурри из моих любимых тем его музыки. У Роберта Уэллса я с его разрешения позаимствовал прекрасную обработку Брамса, "Венгерского танца". Но это все-таки 10-15%, в основном, я стараюсь двигать свою музыку, и это особенно сложно.
Монгайт: Скажите, пожалуйста, на этом можно жить — на исполнении классики?
Маликов: Нет.
Монгайт: Вас приглашают, например, на частные концерты, на корпоративные концерты именно с классической программой? Или вы все равно поете хиты?
Маликов: Хороший вопрос. Редко приглашают, примерно 1 к 10. То есть, 9 раз меня приглашают как поп певца и один раз приглашают: «Дмитрий, нам особо не нужны ваши песни, у нас специальный формат, у нас там такое-сякое, коктейль, там не танцуют, можете, у нас рояль есть там, поиграть?». Такое бывает. То есть, но соотношение такое примерно, к сожалению.
Монгайт: Хорошо. А как сегодня выглядит жизнь поп-исполнителя и классического музыканта Маликова, если ее оценивать и о ней говорить как о бизнесе? Как вы живете?
Маликов: Хорошо.
Монгайт: Как вам удается хорошо жить в тот момент, когда, в принципе, все плохо глобально? Вы сами в тяжеловатом, мы помним ваш этот хештег.
Маликов: Да-да-да. На самом деле, этот хештег, мне интересно ваше мнение, он требует особого анализа, потому что он был написан случайно, но это отдельно. Что касается моей жизни. Дело в том, что я не скрываю того, что, действительно, я достаточно рано и достаточно хорошо попал в нишу корпоративных артистов. Меня часто приглашали, потому что мои песни достаточно танцевальные, развлекательные, нравятся людям, поэтому я много в этой нише работал. Да, понятно, что в разные периоды моей жизни, моего творчества, так сказать, менялось количество и качество, и цена этих корпоративов, особенно в последнее время — это мы все знаем. Но в этом случае я говорю одну из своих любимых фраз, когда меня спрашивают: «Как дела?», я не говорю: «Тяжеловато», я говорю: «Богатеем малыми расходами», поэтому если расходы небольшие, то вполне можно жить. У меня просто большой коллектив, который нужно, конечно же, содержать, и это проблема.
Монгайт: А вам не удалось инвестировать в какой-то бизнес за то время, когда вы зарабатывали больше? Я, опять же, говорю о текущей ситуации.
Маликов: Нет, хороший вопрос. К сожалению, очень редко, когда бывает человек музыкантом и хорошим бизнесменом. У меня было несколько попыток, но они все оказались не очень удачными. Но, тем не менее, мне хватает доходов на то, чтобы нормально существовать, плюс я все-таки продолжаю работать обычные кассовые концерты. У меня 6 числа был концерт в Дубае, очень успешно прошел, потому что многие пришли, у меня гастроли по Прибалтике в феврале и т.д. То есть, я как бы так, у меня всего по чуть-чуть, и я как-то так, уже есть наработки какие-то такие. То есть, я себя чувствую вполне нормально.
Монгайт: А затягивать пояс планируете каким-то образом в контексте курса рубля и вообще?
Маликов: Нет, ну безусловно. Во-первых, упали все гонорары, примерно где-то на 50-60%, я так думаю, все упало. Я планировал, если честно, мы живем в доме уже 16-17 лет, и он уже, так сказать, себя морально изжил, и не только морально, но и физически начинает изживать. Я планировал построить новый дом. Сейчас я задумываюсь об этом, потому что просто я рассчитываю свои возможности, мне умные друзья-бизнесмены говорят: «Ты посчитай, сколько тебе осталось примерно зарабатывать денег вообще в жизни». Примерно на Западе есть такие расчеты, у нас их как бы нету, но...
Монгайт: А вы как прикинули?
Маликов: При нашей профессии я не могу это даже прикинуть, потому что ничего непонятно. Но, тем не менее, понятно, что лучшие годы позади, поэтому сейчас я, например, не начал строить ничего, то есть, я занял выжидательную позицию, подлатал стены, крышу. Так что, примерно так. Но, тем не менее, я не теряю оптимизма, я, во-первых, очень бы хотел, возвращаясь к бориному вопросу, все-таки написать какую-то инструментальную тему, которая станет известной не только в России, не используя свой поп-багаж. Кстати, поп-багаж мне немножко мешает в этом жанре встать в нишу в России, а на Западе мне тоже мешает, потому что надо все начинать с чистого листа, надо уезжать, надо предпринимать огромные усилия. Но сегодня интернет позволяет, например, у меня вышел альбом «Кафе «Сафари», ровно год. Назад такой немножко мелодичный лаунж, как я его называю. Там есть одна композиция, «Эфемера» она называется, греческая сиртаки там играет и т.д. И она вдруг в SoundCloud качается иностранцами в очень большом количестве, то есть, порядка 300 тысяч у них прослушек, причем не русских, что очень интересно. Как она? Может, SoundCloud ее рекомендует или как, она инструментальная целиком. Она идет как-то, но это никак не монтизируется, но что-то само собой происходит, как с этим тяжеловато.
Козырев: А по поводу возможности отъезда — это всерьез, если вдруг какая-то...?
Маликов: Нет, я не говорю про возможность отъезда, я говорю о том, чтобы хит был.
Козырев: Чтобы хит был? Ну да, можно заработать тогда деньги, и можно было там со стартовой площадки что-то начать.
Маликов: Нет, там работать — с удовольствием, но жить я не хочу. Нет, я корнями здесь.
Козырев: Я хочу вернуться еще к взаимоотношениям с радио и телевидением сегодня. Очевидно же, что ситуация в отношении востребованности артиста может быть развернута одной удачной песней, один хитом. У тебя за 27 лет творчества личные взаимоотношения практически со всеми людьми, которые руководят и телевидением, и радио. То есть, это, в общем, вопрос одного звонка, типа, там: «Сережа (или Дима), у меня тут есть песня новая, послушай, пожалуйста. Если подходит — поставь в эфир». Почему этого не происходит? Почему нет той песни, которая могла бы серьезно изменить ситуацию? Они не берут трубки больше, когда ты им звонишь, или ты просто не предпринимаешь попыток что-то разъяснить?
Маликов: Нет, почему? Во-первых, кому-то можно позвонить, кому-то нельзя. Я тебе расскажу, что иногда даже по этому звонку и даже при удачном стечении обстоятельств, если нравится Сереже песня, и он ее ставит в эфир, это не означает, что она становится хитом, вот в чем все дело. То есть, видимо, я не кладу на стол ту песню, которая может сегодня перевернуть. И здесь дело не только в том, что берут меня или не берут, а дело в том, что песня — это определенная эмоция, эмоция, которая принадлежит определенному времени. И очень трудно взрослому артисту положить на стол песню, которая будет соответствовать сегодняшнему времени. И я это понимаю, я с этим борюсь, я на этом не зацикливаюсь, я продолжаю работать над поп-песнями, но я параллельно занимаюсь другими жанрами.
Козырев: Возвращаясь к твоему недавнему твиту о Дэвиде Боуи, ты написал, что такая яркая личность, которую невозможно встретить в отечественной музыке, основная же невероятная способность Дэвида Боуи была к перевоплощению.
Маликов: К перевоплощению, совершенно верно.
Козырев: Он десятилетиями менял свои образы, жонглировал жанрами. Чего тебе, артисту, не хватает в том, чтобы вести себя также?
Маликов: Да, мне, артисту, не хватает, у меня есть некий такой консерватизм, такой даже внешний, который, действительно, может быть, я от этого в определенном смысле… условно говоря, надо было давно подстричься, к примеру, или отрастить бороду, или что-то.
Бояринов: А почему же вы не стрижетесь?
Маликов: Хочу быть на вас похожим. Ну тоже примерно так, так я стригся. На самом деле, да можно подстричься, просто мне кажется, что мне так просто не идет, но с другой стороны, в принципе, я уже готов к каким-то изменениям. Но у нас такая эстрада достаточно консервативная, ну и я консервативный, может, от родителей это, может, потому что консерваторию закончил, не знаю. В принципе, надо меняться, конечно. В поп-жанре надо меняться, и Дэвид Боуи, безусловно, здесь пример. Здесь я признаю некую свою… Хотя хардкор фэн, я там выложил в инстаграме какую-то фотографию чувачка с бородой, там смешно. Я говорю: «Давайте, может, мне так как-то». Как они начали: «Не надо, ни в коем случае, Димочка, да у меня инфаркт, да я и т.д.» Но это хардкор фэны, которых, на самом деле, остается все меньше и меньше.
Козырев: Хардкор из твоих уст, слушать — это, конечно…
Маликов: Хардкор фэн — ну есть такое выражение.
Козырев: Да, упертые, да, самые преданные.
Маликов: Самые преданные, да.
Монгайт: А вы не могли бы, кстати, обрисовать? Ваш хардкор фэн — это кто?
Козырев: Мужчины, женщины?
Маликов: Девушки, конечно же, девушки бальзаковского возраста, я думаю, или постбальзаковского, или добальзаковского. Сейчас ко мне в гримерной вашей пришли три девчонки и все три сказали одну и ту же фразу. Они сказали: «Давайте сэлфи сделаем, моя мама обзавидуется».
Катаев: А, кстати, можно я уточню про инстаграм, про твиттер?
Маликов: Да.
Катаев: Можно назвать увлечение этими социальными сетями, этим вашим преобразованием, собственно говоря, вашей ставкой, новым видом даже ведения бизнеса, то есть, с помощью тех же самых социальных сетей, уходом в интернет? Вы как-то задумываетесь над этим?
Маликов: Ну, опять же, монтизировать это сложно. Мне это интересно. По поводу твиттера, на этом можно остановиться поподробнее. Я хотел вообще оттуда уходить, потому что эти хардкор фэны, они меня немножко достали, если честно, в хорошем смысле этого слова, потому что они одно и то же спрашивают, а это скучно, так сказать, какие-то у них свои между собой там… ну, в общем, неинтересно.
Монгайт: Вы понимаете, как вы сейчас рискуете так про хардкор фэнов говорить?
Маликов: А я их люблю.
Монгайт: Люблю, но видеть не могу только.
Маликов: Нет, могу, мне с ними теперь скучно стало. И некоторых из них я собрал в октябре месяце или даже в сентябре, и сказал… это девочки, в основном.
Катаев: Онлайн, в смысле?
Маликов: Нет, физически, собрал 30 человек и говорю: «Как дела у вас?». Я эту фразу даже не сказал. Я говорю: «Времена непростые, может, помочь чем-то реально? Деньги кому-то нужны?». Небольшие — у меня нет большие возможностей, но кому-то там дать деньги, извините, может, это звучит как-то неправильно. Ну у кого-то ребенок болеет, кого-то с работы уволили, там что-то. Они все скромные, как бы ничего. Я пришел после этого через несколько дней и написал этот твит: «Как у вас дела вообще? Тяжеловато или ничего?». Вообще ничего не имел в виду, я просто поинтересовался у людей, как у них дела, понимаете? Ну немножко посочувствовал им, что ли, потому что многим непросто. И забыл об этом. Потом это вдруг вернулось в таком непонятном виде, и сейчас, например, Катя, моя помощница, показывает статьи: «Как у вас дела? Тяжеловато или ничего? Как справиться с постновогодними синдромами?» и т.д., реальные статьи в интернете, которые вообще не имеют отношения ни ко мне, ни к тому твиту, ни к чему. То есть это хит, я написал хит, понимаешь?
Козырев: И вы решили остаться?
Маликов: Да, причем эти люди, которые это подхватили, они не интересуются особо моим творчеством. Им интересно, чтобы я перевернул игру, они все время пишут: «Дмитрий, когда вы перевернете игру? Когда вы зарэпуете?». Меня публикуют в этих кепках, понимаете? Мне это дико смешно, забавно, прикольно. То есть, я на это смотрю, я это просто анализирую, мне интересно понять, так сказать, сущность этого всего происходящего — и все. То есть, в этом нет ничего коммерческого. Я абсолютно готов к тому, что они через полмесяца вообще об этом забудут, уйдут и т.д. То есть, мне по барабану. И то, что мне по барабану, не по Барабанову, а по барабану — это как раз их и привлекает, что появился человек, поп-музыкант, взрослый, там бабушки выросли, дети, мамы, который с ними стал разговаривать. И причем в этом нет никакого умысла, я не говорю: «Послушайте, у меня новая песенка вышла, вот клип мой» — этого нет. А все остальные артисты, в основном, так и действуют. Что такие твиттер артиста, в основном, российского поп-артиста? Это, в основном, информационная площадка.
Монгайт: А вы на кого подписаны? Ну из российских артистов в твиттере?
Маликов: Из российских артистов? Ну у меня там 23… я даже не помню, на кого я подписан, ни на кого я не подписан. Я не подписан. Я подписан на Собчак, на Соловьева подписан.
Монгайт: А в инстаграме за Стасом Михайловым следите?
Маликов: Интересный вопрос. Дело в том, что моя сестра — ближайшая подруга его жены.
Монгайт: Простите меня. Козырев: Поэтому не следить за Стасом Михайловым не получается, да.
Монгайт: Наоборот, он объемный, со всех сторон информация поступает.
Маликов: Да, совершенно верно, поэтому я лично знаком со Стасом хорошо. Мы иногда бываем в одних компаниях. Я к нему питаю человеческую симпатию.
Барабанов: Интересный вопрос. Мы как раз перед началом обсуждали, мне всегда казалось, что, в принципе, для поп-музыки 90-х, конца 80-90-х, и в том числе для твоей музыки характерен такой, в общем-то, штучный такой подход. Люди делали даже произведения явно поп-жанра, подходили к их созданию с полноценных музыкальных позиций: искали звуки, слушали какие-то пластинки.
Маликов: Запаривались.
Барабанов: Запаривались, совершенно верно, проще будет сказать. Но Стас Михайлов — главный, наверное, упрек, как говорят, безвкусица, наверное, именно упрек в том, что он не запаривается, он делает наоборот все, он делает так, чтобы любой мог сказать: «Я так смогу. В этом нет ничего сложного — в этих текстах, в этой музыке нет ничего сложного. Она такая, какую и я бы написал». Ты, как музыкант, как композитор, к его музыке и к такому подходу как относишься?
Маликов: Хороший вопрос и сложный вопрос, на самом деле, одновременно.
Монгайт: После всего, что сказал Дмитрий, вы думаете, он что ответит?
Барабанов: Я его знаю, он может что-то и ответить.
Маликов: Нет, я отвечу искренне. Нет, дело в том, что я видел, как он сочиняет, я видел, как он исполняет песни, он это реально любит, понимаете? Когда человек реально любит то, что он делает — это находит отклик. И то, что он реально любит, то, что он делает, нашло отклик у не очень взыскательный к аудитории взрослой, я же это вижу на своих женщинах. Они ушли от меня к нему, понимаете?
Монгайт: Вот это драма.
Маликов: Это же драма.
Барабанов: Вы спрашивали цитируемость, пожалуйста: «Мои женщины ушли от меня к Стасу Михайлову» — заголовок.
Маликов: Большое количество — к Стасу Михайлову, да.
Монгайт: Тяжеловато.
Маликов: Да, и мне тяжеловато, но ничего.
Козырев: Борь, я думаю, что общий вопрос был шире, чем Стас Михайлов, относительно невзыскательной аудитории и того, как подход к музыке нынче отличается.
Барабанов: Уход этих самых женщин к Стасу Михайлову, уход к более простым формам — это просто примета времени такая? Можешь как-то прокомментировать?
Маликов: А я думаю, что это просто качество взрослого человека, то есть, взрослые люди во всем мире куда-то туда уходят. Просто в Германии — там нет жанра шансон, точнее, он есть, он как-то иначе у них называется. В Америке это кантри, условно говоря. То есть, люди уходят от музыки к словам — раз, и взрослые люди очень любят ностальгировать. Невероятно любят эту старую всю… Смотрите, какой успех сейчас у группы «Руки вверх» — это что, не примитивная музыка?
Барабанов: Сейчас?
Монгайт: Где?
Маликов: Невероятный, они собирают Дворцы спорта. У них два «Крокуса», в отличие от всех остальных артистов.
Барабанов: И, кстати, в свое время, мне кажется, такого рода группы, в первую очередь, тебя и подвинули очень сильно.
Маликов: Меня подвинула другая группа. Меня подвинула группа «Кармен» в 1992.
Козырев: Но забег на длинную дистанцию ты выиграл.
Маликов: Да-да.
Козырев: Но я хочу как раз, коль ты упомянул «Руки вверх», Сергей Жуков поразил меня тем, что он был самым упертым верующим в благо, которое он несет народные массы, в свои собственные песни.
Маликов: Вот твой ответ.
Козырев: Он абсолютно безумно вообще верил, да. Я подозреваю, что со Стасом Михайловым...
Маликов: Ты говоришь про Стаса Михайлова, он такой же человек.
Козырев: Да, но просто беда заключается в том, что с точки зрения культуры и общества этого недостаточно. Если человек с дурным вкусом истово верит в свои песни, страна от этого только страдает, увы.
Маликов: Безусловно, но такие упреки много каким артистам можно адресовать даже в самые старые времена. А Стас он, действительно, он такой. И народ такой, он из народа, понимаешь? А где наша рок-музыка-то?
Козырев: А ты из народа или нет?
Маликов: Я тоже из народа, но я, так сказать, все-таки у меня родители музыканты и я коренной москвич, есть некая такая…
Барабанов: Изжить в себе не удалось до конца это все.
Монгайт: Эту консерваторию проклятую.
Маликов: Но я понимаю, что поп-музыка — это очень простая форма, на самом деле. Именно поэтому так легко скатиться в обслуживание вкусов людей простых.
Монгайт: А скажите, пожалуйста, на какие еще компромиссы вы готовы? Вы нам рассказывали до эфира, что, например, вы вели программу «Спокойной ночи, малыши». Это вы для чего: для себя, для души, для внуков тех самых хардкор фанатов? Почему вы это делали?
Маликов: Потому что в моей жизни наступил этап, когда я посмотрел на наше молодое поколение. И 3 года назад я придумал проект под названием «Уроки музыки» — это мастер-классы, творческие встречи с детьми, которые занимаются музыкой. Я проехал 108 городов, на минуточку так, и на моих встречах побывало 50 тысяч детей. С тысячей детей я играл на одной сцене, потому что одним из заданий, которые я им заранее посылал, это было совместное исполнение произведений. Что это такое? Это просто творческая встреча в зале большом на то, чтобы у детишек пробудить еще больший интерес к занятиям музыкой. И, соответственно, в этот же момент примерно я встретился с Митрошенковым, продюсером этой программы, когда он сказал: «У нас нет папы. Мама есть, Михалкова, а ты такой хороший, добрый, пятое-десятое, давай попробуем тебя на папу». И я попробовал. Как и у всех, у меня есть трогательное отношение к этой передаче. Во-вторых, так сказать, она у меня не занимала много усилий, потому что всего лишь один день съемок в месяц. Я сразу фотографировался для четырех передач. И, как я уже говорил, была очень хорошая атмосфера на съемках, интересные люди, актеры. Потом я память развивал свою, потому что там нет суфлера, то есть, куклы читают текст, а артист учит его, поэтому это не так просто. Есть люди с очень хорошей памятью, а у меня память в этом отношении средняя.
Козырев: Возвращаясь к проекту «Уроки музыки», это же был спонсорский проект?
Маликов: Что ты называешь спонсорским?
Козырев: То есть, финансируемый государственной компанией.
Маликов: Да, безусловно.
Козырев: «Газпром»?
Маликов: Да, «Газпромбанк».
Козырев: «Газпром банком», да?
Маликов: Да. Но это была программа, для детей это было совершенно бесплатно, и для регионов, и для всего. Просто «Газпромбанк», там есть же расходы на дорогу, на проживание, на все, потому что со мной ездили люди и т.д. Эти расходы покрывались, за что я очень благодарен.
Козырев: А как складываются твои взаимоотношения с государством и с властью? Я отметил для себя, что, собственно, с одной стороны, никаких особо критических замечаний в том, как у нас сейчас устроено все в стране, ты не допускаешь. С другой стороны, тебя нельзя увидеть на сцене, как Стаса Пьеху, который поет с начальником Следственного комитета Владимиром Маркиным. Или, может быть, мы о чем-то не знаем? То есть, как ты относишься к современному устройству в этой стране?
Маликов: Ну я просто, как я сказал, я обратил внимание на молодежь, и в этом отношении я, так сказать, пришел в администрацию президента и сказал, что есть такой проект, если есть возможность, так сказать…
Монгайт: Вас администрация в «Газпромбанк» спустила?
Маликов: Нет, ну просто «Газпромбанк» — это отдельно. Администрация — потому что, дело в том, что там взаимодействие с залами и детьми, детей нужно привести и т.д. То есть, есть определенное там, мы с отделами культуры взаимодействовали в каждом городе, без этого невозможно это организовать просто. Ну я не знаю, я живу в этой стране, я переживаю, так сказать, вижу все и чему-то радуюсь. За эти 3 года, которые я проехал по стране, я видел много хорошего очень. Вижу и недостатки. Но я просто достаточно далекий человек от политики, от того, чтобы обсуждать и осуждать.
Козырев: Значит ли это, что за последние годы, я возьму большой срок, за 15 лет последние, ничего из того, что делала наша власть, не вызвало в тебе желания каким-то образом высказаться или дать какую-то оценку?
Монгайт: Или не стоит, может?
Козырев: Или, может быть, да, не стоит делать?
Маликов: Нет, я просто считаю, что это не мое, не мое дело. И, безусловно, есть много чего того, что мне тоже не нравится. Но просто я как бы не считаю... Во-первых, нужно быть компетентным во всем, вы сами знаете, что такое средства массовой информации, что они все тоже разные, поэтому, в общем, как бы стараюсь не комментировать это.
Катаев: А если посмотреть с точки зрения тех же самых молодых людей, как вы считаете, вы поездили по стране, у молодых людей, у молодежи какие перспективы в нашей стране?
Маликов: Вот это вопрос, это вопрос.
Катаев: Есть ли они вообще?
Маликов: Я считаю, что перспективы, конечно, есть, но с этим тоже сложности есть в нашей стране. Потому что нужно понять, где учиться, нужно понять, куда... Я говорю, например, о музыкантах, потому что я же работал с музыкантами, с классическими музыкантами. Потому что классические музыканты — вроде бы как школы хорошие, лицеи, все это действует нормально, но интереса к классической музыке в большом плане нету. Поэтому немножко, честно говоря, я лукавил, но я говорил больше о том, что начальное музыкальное образование, я считаю, должен получить каждый ребенок, потому что он меняет просто внутренний мир, скорее, это. Но вопросы социальной лестницы этой волнуют очень наше руководство, я это точно знаю, потому что я сам на эту тему разговаривал. Это проблема. И отток мозгов волнует.
Козырев: Да?
Маликов: Да.
Катаев: Ну что-то делают они, может быть?
Козырев: Ну с кем? Хотя бы не фамилию, а должность?
Монгайт: Нет, можно фамилию.
Маликов: Конкретно я на эту тему разговаривал с Александром Дмитриевичем Бегловым, Полпред президента в Центральном федеральном округе. Я говорил, и он даже просил меня, чтобы я как-то объединил, например, профессиональных композиторов, которые пишут классическую музыку, не эстрадную, а классическую, потому что есть на эту тему, так сказать, озабоченность, потому что уезжают лучшие мозги.
Катаев: Но они сидят, думают или что-то предлагают, вообще как?
Маликов: Нет, они делают что-то просто. Я сейчас не могу назвать конкретно дела, это надо с ними разговаривать, но они делают, они этим озадачены, так сказать, в самых высоких кабинетах.
Козырев: Дима, скажи мне, пожалуйста, в тот момент, когда, например, приняли закон о запрете усыновления детей-сирот, вот этот чудовищный закон, который называется «закон людоедов», по которому в ответ на санкции из-за того, что высших чиновников страны перестали пускать на Запад, наше руководство решило: «А давайте мы не отдадим никому наших сирот». То есть, тех больных детей, которых у нас, к сожалению, мало усыновляют, а усыновляли, в основном, иностранцы. В такие какие-то, я беру это просто в качестве частного примера, вопиющие моменты, которые показывают степень безнравственности тех людей, которые стоят во власти, неужели даже в эти моменты это не вызывает в тебе какое-то желание как-то отразить это? Написать твит какой-нибудь или каким-то образом высказаться? Это же совершенно чудовищные людоедские вещи, которые мы наблюдаем. И, опять-таки, существует закономерность: пока тебя это не коснется, ты к этому как бы не имеешь отношения.
Маликов: Ну да, я, честно говоря, немножко... Ты имеешь в виду «закон Димы Яковлева», который называется, да?
Козырев: Да.
Маликов: Он давно достаточно был принят. Когда он был принят?
Козырев: В общей сложности 4 года назад.
Маликов: Я не думаю, что это в ответ на санкции. Санкций еще не было.
Козырев: Это было ровно в тот момент, когда введен был список Магнитского. Но это я беру частный пример. Я просто говорю тебе, это одна из тех вещей, которая меня не может оставлять равнодушным, несмотря на то, что я к политике тоже имею очень косвенное отношение, и я по этому поводу не могу какую-то свою оценку…
Маликов: Да, я понял. Поскольку я мало что могу глобально изменить, я предпочитаю конкретные вещи делать. Благотворительный фонд, помощь конкретно. У меня 10 декабря был такой благотворительный вечер, где два фонда объединились, и мы проводили такой гала-ужин, сейчас это модно, популярно, хотя это вообще никак не афишировал. Удалось пригласить важных людей, удалось сделать хороший вечер, и бы такой аукцион, который был направлен на помощь конкретным четырем детям, которых мы отобрали и т.д. И мы собрали большие реально деньги, мы собрали 40 млн. рублей. И мы поможем гораздо большему количеству детей, и я очень сейчас переживаю за то, чтобы помощь дошла до правильных детей, потому что есть квоты, есть всякие сложности, есть мошенники, вы сами понимаете, что...
Козырев: Это дети с каким-то заболеваниями?
Маликов: Дети с определенными заболеваниями, хотя мой фонд концентрируется на детях с ослабленным слухом и зрением, а там были дети, которые… онкология костей, они там меняют им тазобедренные суставы и т.д. Поэтому сейчас я озадачен тем, чтобы эти деньги как можно правильнее потратить, понимаете? Поэтому я за такие конкретные вещи. Поэтому надо делать тоже что-то для своей страны.
Козырев: То есть, это такая теория малых дел?
Маликов: Да.
Монгайт: А я хотела вас спросить, если уж мы заговорили о детях, правда, совершенно в другом ракурсе, про вашу дочь, про ее публичную карьеру. Она, многие знают, звезда инстаграма.
Маликов: Да.
Монгайт: И недавно она появилась на сцене, наверное, даже передам слово нашим музыкальным специалистам. Миша, расскажи, пожалуйста, мы видели дуэт Стефании с молодым музыкантом Юркиссом.
Козырев: Да, который называется «Не торопитесь нас женить».
Маликов: Да.
Козырев: Хочется понять, во-первых...
Монгайт: Почему с Юркиссом?
Козырев: Почему с Юркиссом?
Маликов: Потому что они учатся вместе и дружат. И так получилось, такая идея получилась, тоже на злобу дня, на злобу времени, я не очень, правда, понял то, что им дали «Золотой граммофон», но это как бы была, как я понял уже потом, это была... То есть, вся программа, мне тоже дали в этот день «Золотой граммофон». Всем дали, кто участвовал, в этом концерте.
Монгайт: Объясните, кто такой Юркисс, мне кажется, не все знают.
Козырев: Юркисс — это сын Владимира Владимировича Киселева, который отметился в прошлом году фактически рейдерским захватом «Русской медиагруппы». Я думаю, что тебе эта история известна тоже.
Маликов: Известна, конечно.
Козырев: Этот шаг, который расколол поп артистов на два лагеря: одни артисты сказали: «Мы категорически не будем никак сотрудничать с «Русским радио», даже кто-то пытался какую-то собственную радиостанцию сделать, другие артисты сказали: «Ничего, нормально». Самое омерзительное, на мой взгляд, что это все делалось под, опять-таки, лозунгами патриотизма и увеличения большего количества патриотических песен. Но абсолютно очевидно, что Владимиром Киселевым ресурс был использован один главный — это его знакомство с главой государства. Под это дело, в общем, произведен был переворот, и станция была отобрана у нашего с тобой хорошего знакомого, Сергея Кожевникова, с попыткой туда привлечь еще Сергея Архипова — двух людей, которые организовали это «Русское радио». В общем, как ты отнесся к этому, на чьей стороне оказались твои симпатии?
Маликов: Мои симпатии в нейтралитете полном, потому что я не считаю это рейдерским захватом, я просто, насколько я понимаю, это покупка у главных акционеров.
Катаев: Но она не состоялась.
Козырев: Которая не состоялась.
Маликов: Этого я не знаю, этого я не знаю. Но я считаю, что это все-таки внутреннее дело акционеров, поэтому я, поскольку не являюсь акционером «Русского радио», к этому не имею никакого отношения. У меня нейтральные отношения и с Сергеем Кожевниковым, и с Владимиром Киселевым. Они достаточно такие нормальные, симпатичные, приятельские и т.д. Поэтому я не могу ничего, пускай сами разбираются. Почему я должен влезать в эти дела?
Козырев: Хорошо, а с музыкальной точки зрения, как ты оцениваешь песню «Не торопитесь нас женить»?
Маликов: Ну я считаю, что она сделана достаточно старомодно, но она имеет место быть. Я предлагал какие-то свои в этом отношении, ну, как сказать, услуги, но просто как-то не сложилось.
Козырев: Это дебютное появление твоей дочки на большой сцене и на большом экране.
Маликов: Нет-нет, не дебют.
Козырев: С собственной песней, да и еще в «Золотом граммофоне», да еще и получив за это статуэтку. Это же очевидно тебе, насколько важно правильный первый хит запустить.
Маликов: Это важно. Но дело в том, что я не сильно, так сказать, рассчитываю, ставлю на ее песенную карьеру.
Монгайт: Почему?
Маликов: Почему? Потому что я считаю, это не совсем актуально сегодня — заниматься поп-музыкой.
Монгайт: Дочка скажет: «Папа, кто мне будет говорить, а?».
Маликов: И потом от нее многое зависит. Ей интересно попробовать, а дальше она должна решить. Насколько я понимаю, сейчас у нее, так сказать, какие-то другие свои, она думает куда поступать и т.д.
Катаев: Но вы что ей советуете?
Маликов: Что я советую? Следовать своему сердцу я ей советую. И совсем не очевидно, что она будет артисткой вообще.
Катаев: Может, уедет?
Маликов: Уедет?
Катаев: Да.
Маликов: Нет, она не хочет уезжать, нет. Нет, ни она не хочет, ни мама, ни я. Она будет учиться в России, в Москве, я так думаю.
Бояринов: В продолжение истории про захват «РМГ». Киселев, насколько я помню, Борис меня поправит, некоторым образом угрожал тем артистам, которые были в противоположном лагере отлучением от государственных концертов.
Барабанов: Было вообще очень много слов сказано, которые в итоге непонятно во что вылились, но были такие.
Бояринов: Мне интересно, Дмитрий, для вас эта угроза как угроза сработала бы, если бы Киселев вам сказал, что если вы меня не поддержите, не займете нейтралитет, то вы не будете выступать на государственных праздниках: на Днях города? Вам, кстати, доводится выступать?
Маликов: Ну я не особо часто сейчас в последнее время выступаю, потом, этих праздников не так много, а, в-третьих, как правило, сейчас это все обходится уже своими локальными этими самыми. Да я ничего вообще не боюсь. Я думаю, что все как-то жизнь развальцовывает и всегда подкидывает какие-то хорошие шансы. Я могу, скажем, потерять популярность как поп-артист, но, тем не менее, у меня может выстрелить какой-то инструментальный хит или что-то в бизнесе прорваться и т.д. Или дочка станет звездой инстаграма мирового, как Ким Кардашьян, которая предлагают по миллиону долларов за рекламу, условно говоря. Кто такая Ким Кардашьян вообще? Кто она, вы можете сказать?
Катаев: Никто. Звезда инстаграма. А вы вместе с дочкой можете стать звездами инстаграма.
Маликов: Да?
Катаев: Ну а что? Да.
Барабанов: О том, о чем я говорил чуть раньше, что вместо музыкантов появляется человек из телевизора, уже никто не понимает, что он там пишет. Потом человек из инстаграма, уже не понимают…
Маликов: Сейчас я человек из твиттера, который о чем-то пишет, который сочувствует, говорят: «Дмитрий, вообще, у вас такой твиттер, вы, блин, вообще твиттер года», пятое-десятое, почитайте, там просто дофига подобного рода комплиментов, можно сказать, на которые я тоже особо не реагирую. Это, действительно, такой... И их не интересует моя музыка.
Барабанов: Все-таки хотелось бы о музыке пару слов. Во-первых, ну ты очень хорошо обрисовал картину и механизмы восприятия поп-музыки, и в связи с этим, наверное, у тебя есть в голове некий проект, как могла бы звучать идеальная песня, скажем, русское представительство на Евровидении. Меня, например, жутко расстроила сейчас…
Маликов: Полина Гагарина?
Барабанов: Да нет, Сергей Лазарев. Ну, блин, мне кажется, это уже настолько материал израсходованный и 100 раз использованный, что хочется уже что-то новое, свежее, не знаю, что-то, что будет удивлять.
Маликов: Ну это же надо найти, во-первых. Во-вторых, я, например, хорошо отношусь к Лазареву как к артисту, и я считаю, что, в принципе, он формат в Евровидения подходит. Другой вопрос, что я об этом думал еще года 3-4 назад, может быть, тогда нужно было.
Барабанов: Ты думал как участник или как автор? Меня даже как автор больше интересует, что, как должна в твоем представлении выглядеть песня?
Маликов: А я не очень понимаю формат этого конкурса, потому что песни, которые для него пишутся, они не имеют специфику некую, понимаешь? И, например, в этом отношении песня нашего общего друга Матецкого мне понравилась, которую пела Гагарина. Она хорошая, мощная, пауэр такая. Я думаю, что для Лазарева будет написана какая-то другая песня, может быть, более подвижная, там будет задействован балет, он танцующий парень. У него есть плюсы: он, как сказать, он профессиональный артист, а выступление на Евровидении очень волнительное и очень нервозное, и он справится, я надеюсь, с этим волнением с точки зрения как артист. А дальше уже дело вкуса.
Козырев: А я еще хочу один нюанс прояснить для себя. В связи с этими глобальными телевизионными шоу, которые основаны на исполнении песен: «Голос» в первую очередь, «Главная сцена». Почему, по-твоему, спектр главных звезд страны от этих шоу никак не меняется? То есть, кто-то если даже выстреливает, это выстреливает для определенной субкультуры, например, такая группа как там Антон Беляев и «Therr Maitz»или сейчас Варвара Визбор, но никто из людей-победителей этого шоу… Ты ведь смотришь и, наверное, ты понимаешь, что послезавтра имя этого человека никто не вспомнит. Ведь даже с «Фабрик» какие-то поп-артисты достигали успеха и какие-то песни звучали на радио. В этой волне этих телевизионных шоу пустота. Почему?
Маликов: А я тебе объясню.
Козырев: Почему не срабатывает?
Маликов: Мне кажется, что просто прослойка продакшена отсутствует. То есть, момент, когда человек побеждает на «Голосе», ему нужно не пользоваться лаврами и обожанием, а нужно срочно бежать в студию к какому-нибудь продюсеру типа Максима Фадеева или кого-то еще и искать материал. А у нас этих людей, кто может написать и создать материал, очень мало. И поэтому проходит время — и все, их забывают. Дальше идет следующий «Голос», а следующий «Голос» приходит с одной-единственной целью: понятно, что рейтинг и понятно, чтобы как можно быстрее забыли, кто был на прошлом «Голосе», понимаешь?
Монгайт: А вы хотели бы судить «Голос»?
Маликов: Дело в том, что в принципе — да, это почетно. Но я не являюсь вокалистом в таком большом масштабе этого слова.
Монгайт: Баста тоже не вокалист.
Маликов: Баста тоже не вокалист, да. В принципе я бы не отказался, но я и без этого хорошо себя чувствую. Я вообще не запариваюсь сейчас.
Монгайт: Это только нам тяжеловато.
Маликов: Мне не тяжеловато.
Барабанов: У тебя же был продюсерский опыт.
Маликов: Да, Plazma, 5 лет мы работали, нормально все. Но, опять же, сегодня этот механизм шоу-бизнеса — он очень уродливый. Даже музыкальная журналистика стала какой-то узкой, не так много людей, которые…
Козырев: Практически всех мы собрали за этим столом.
Маликов: Вы понимаете, о чем я говорю. Я вспоминаю «Акулы пера», помнишь, было 20 лет назад? Потому что музыка перестает быть самостоятельным, интересным… то есть музыка — это часть интертеймента, она заняла какое-то особое место.
Бояринов: Но в Америке так не происходит?
Маликов: Может, тоже происходит.
Бояринов: В Англии не происходит. Ну как? Нет.
Маликов: Нет такого фанатизма от артистов, либо он есть только у молодежи. Я вижу по своей дочери, она даже не закачивает просто.
Бояринов: Может быть, мы просто не умеем делать? Там производят продукт, и молодые люди пользуются тем продуктом…
Маликов: У нас тоже есть молодежные артисты, которые популярны. Об этом есть законы поп-музыки, эмоция, которая в 15-16 лет тебе дается, потом «до свиданья, следующий». И только у совсем маленького количества артистов есть качество, которое Мик Джаггер называл «качество, когда ты умеешь долго быть» — за счет карьерного менеджмента, за счет не только песен. Потому что невозможно каждый год выдавать хит, ни у кого это не получается. Получается это 3-5-7 лет. Понятно, что есть такие исключения, как Мадонна, и то, я не знаю, есть у нее хит сейчас.
Барабанов: Большого хита нет.
Катаев: А есть ли вообще сейчас большие хиты? Время, может, ушло?
Барабанов: Есть.
Маликов: Adele «Hello» — пожалуйста, большой хит сейчас.
Барабанов: Кстати, интересный пример. Макс Мартин, швед, которого в лицо мало кто знает и который пишет всем — Рианне, Бритни Спирс, Backstreet Boys. Вот как ты считаешь, может ли вообще в России появиться прослойка таких композиторов, такая фабрика продюсеров, которые бы поставляли эту основу? Сейчас, если посмотреть выходные данные хитовых альбомов, там у каждой песни 7 авторов, 10 авторов. То есть это совершенно другой механизм, это не индивидуального творчество, не высказывание одного-двух людей, это какая-то бригада, причем все живут в разных концах земного шара.
Маликов: Мне, например, очень нравится кинокомпозитор Ханс Циммер. Насколько я слышал, у него целый конгломерат людей уже работает. Я немножко пессимистично смотрю на этот момент, потому что если возможно, чтобы они появились — они бы появлялись. Среди молодежи наверняка есть талантливые люди, просто надо, чтобы условия сложились так, чтобы они могли работать. Развернутая цепочка — контракты, артисты, записи. Раньше компакт-диски были, концерты. Сейчас с концертами тоже непонятно. В общем, все немножко зыбко.
Бояринов: Дмитрий, а вы бы могли стать продюсером, мне кажется. Например, одна из ваших лучших песен написана для Натальи Ветлицкой, песня «Душа».
Маликов: Это вы так считаете, что это одна из лучших песен.
Бояринов: Это народ так считает, вы знаете. Знаете, под какую песню сейчас танцуют на дискотеках?
Маликов: Под какую?
Бояринов: Под вашу «Ты моя никогда не будешь». А под Ветлицкую пляшут с удвоенной частотой. Почему вы ограничились Plazma?
Маликов: Потому что я сам — артист, я эгоист, я люблю выходить на сцену. А для того, чтобы заниматься продюсированием, надо жертвовать, надо отдавать.
Козырев: В связи с твоей последней фразой, последняя цитата Бродского: «Я не солист, но я чужд ансамблю».
Маликов: Один из последних твитов.
Козырев: Что в ней тебя так привлекает и почему ты выбрал именно ее?
Маликов: Потому что во мне нет суперлидерских качеств, такой дикий альфа-самец, который хочет всех урыть, быть №1, я все-таки человек достаточно компромиссный, я не лезу вперед. Но с другой стороны, я все-таки солист. Но солист в том, что моя жизнь сложилась так, что я стал солистом, хотя по своему характеру, может быть, я и не такой прям уж…
Монгайт: А старомодным вы стать не боитесь?
Маликов: Я уже стал.
Козырев: Спасибо тебе за то, что пришел и так откровенно отвечал на наши вопросы.
P.S. Маликов: Я закончил словами, что я уже стал старомодным. На самом деле, в поп-музыке это происходит очень быстро. А что касается классической музыки, инструментальной музыки, этого может никогда не случиться, и люди в любом возрасте могут быть интересны. Вот пример Людовика Эйнауди — ему далеко за 60. Поэтому мне очень бы хотелось продолжать быть актуальным художником, необязательно это будет поп-музыка, ну а в поп-музыке я уже сделал, как мне кажется, достаточно для того, чтобы меня наше современное поколение уважало и любило, и танцевало под песни «Ты моя никогда не будешь» и еще добрый десяток. Поэтому я тоже вам очень благодарен за искренний откровенный разговор. Я думаю, что мы много чего почерпнули друг от друга и остались хорошими добрыми приятелями. Всего хорошего, с Новым Годом!
